Генрик Ибсен к тому времени – литературный патриарх. Он ровесник Льва Толстого, ему за семьдесят. С портретов глядит на зрителей его лик германского языческого бога Одина – мощный, словно вырубленный из грубого камня северных гор, обрамленный белоснежной ледниковой шевелюрой и дедморозовской бородой с пышными бакенбардами.
Норвегия – это горы, обрывающиеся в океан. Холодная северная страна, ст олица которой называется Христиания. Конечно, норвежцы – уже не те норманны-викинги, что тысячу лет назад наводили ужас на всю Европу. Они жаждут независимости от Швеции (которую получат в 1905-м), они пронизаны своеобразным северогерманским стоицизмом и духом скальдической поэзии. В них, наружно ев ропеизированных и невозмутимых, живет то архаическое чувство земли и первобытной мощи, которое с восторгом опишет кабинетный философ Ницше, которое позже передаст в своих романах Кнут Гамсун и которое с не меньшим восторгом и трепетом почует в пьесах Ибсена истосковавшаяся по героике русская публика Тогдашнюю популярность Ибсена в России сейчас трудно не только понять – даже представить. Сильные люди, обнаженные страсти, афористическая ницшеанская стилистика пьес Ибсена действовали на русских людей, как наркотик. Гимназистки бредили образом Сольвейг, гимназисты зачитывались до самоубийства . Самого писателя мифологизировали – он казался не просто драматургом, но мудрым вещуном-провидцем, его почтенный возраст доводил почтительность до почитания.
Всему свое время. С расцветом русского Серебряного века ибсеномания ослабела, затем исчезла, а Генрик Ибсен занял подобающее ему место – в