В 1999 году по окончании средней школы поступил в Санкт-Петербургскую Академию театрального искусства на курс В. Пази.
Окончил СПАТИ в 2004 и был принят в труппу театра им. Ленсовета.
До «официального» дебюта — роли Сарафанова в спектакле «Старший сын» по пьесе Вампилова (постановка Ю. Бутусова), студентом участвовал в спектаклях основного репертуара — «Поживем — увидим» Шоу и «Вор» Мысливского.
Актер Санкт-Петербургского театра им. Ленсовета.
Работает в теаре имени Пушкина (Александринке) в Петербурге с 2007 года.
Корреспондент Елена Петрова :Медийные лица
— Правда, что в сериале играет весь ваш курс, который, впрочем, уже влился в труппу театра?
— Не весь, но четыре человека заняты. У Сергея Перегудова главная роль, у меня — второго плана, остальные в эпизодах. Месхиев увидел всех нас в спектакле «Старший сын».
— Из театра на съемки отпускают с легкостью?
— Да, театру ведь выгодно, чтобы были медийные лица, на которые ходит зритель.
— И что, почувствовали усиление интереса зрителей после «Принцессы»?
— В театре пока не заметил, а вот в метро! Меня рассматривают, изучают, шепчутся: «Да-да, это он, из «Принцессы и нищего»!». Как-то слышу возглас: «А вот я сюда сяду!», тут же — хоп! — рядом со мной плюхается мужчина и давай задавать вопросы. Так что узнают, но в театр эти люди все равно не ходят. Сейчас буду сниматься еще в одном сериале, предстоит сыграть честного человека. Но, конечно, принимаю не всякое предложение — не хочу тиражировать свое лицо.
— А ваша первая работа в кино?
— Это было именно кино, а не сериал, но так получилось, что фильм никто не увидит, поэтому не буду и рассказывать. А потом снимался у Снежкина в «Убойной силе», считаю это одной из самых значительных ролей. Там меня сложно узнать, потому что я — лысый, играю солдата, который бежит из армии. В общем, маленький человек, задавленный обстоятельствами. Меня чаще всего приглашают именно на такие роли, или на роли неврастеников (улыбается).
— С легкостью пошли на то, чтобы обрить голову?
— С трудом, в театре мне за это досталось, потому что для роли в «Старшем сыне» такой вид был невозможен.
— «Старший сын» — спектакль вашего курса. Как получилось, что именно вам досталась роль пожилого человека, отца семейства Сарафанова? Режиссер Юрий Бутусов назначил?
— Не было никаких назначений, у нас на курсе даже распределения на роли никогда не было. Все зависит от того, кто, как, куда себя выдвинет, и насколько. В «Старшем сыне» меня выдвинул коллектив, хотя среди собравшихся на репетицию я был самым младшим: «Да какой я вам папа?!» — «Дело не в возрасте, а в мироощущении». Видимо, потому, что я занудный, бурчу, ворчу, все время чем-то недоволен.
— Бутусов наезжает из Москвы смотреть свои постановки?
— Раньше ездил, смотрел, разбирал, потом стал появляться реже, и разбор свелся к тому, что «все плохо».
Премия пожилого человека
— Вас уже два раза номинировали на «Софит». Это для вас важно?
— Да ерунда, мне не светит, разве что лет в пятьдесят. Ведь когда смотришь на номинантов в буклете — прикидываешь: кто из артистов старше, тот и получит. Так и выходит. «Софит» — это премия пожилого человека.
— А как в театре «старшие товарищи» отнеслись к молодому пополнению?
— Да ни один театр никогда молодыми не доволен, хотя бы потому, что мы шумим. У них изначально предубеждение. Мы — разные поколения, может, лет через 20 я тоже таким буду, хотя не хотелось бы:
— Вы предпринимали попытки найти общий язык?
— А зачем? Мы играли спектакли своим курсом, своей труппой. Хотя теперь режиссеры перемешивают. Но как-то тяжело со старшим поколением. Они твоего мнения не спрашивают, даже если скажешь — не прислушаются. Разве что в «Снегирях» с Евгением Филатовым, Заслуженным артистом, нашли общий язык, потому что он сам был заинтересован. Все время был с нами, даже на репетициях сцен, в которых не участвовал.
— Сейчас вы репетируете «Мера за меру» Шекспира, а не хочется сыграть в современной пьесе?
— Мне эти пьесы неинтересны, у меня Чехов есть.
— Правда, что сцена притягивает как наркотик?
— По-разному. Я знаю артистов, которые перестали получать удовольствие от игры. Когда спрашиваешь, давно ли, отвечают: «Очень давно!» Не понимаю, зачем тогда выходить на сцену.
— А ваш первый выход?
— На втором курсе в «Поживем-увидим», официантом с подносом, нагруженным хрусталем. Хрусталь придал дополнительное волнение (улыбается). А вообще, мандраж перед спектаклем начинается в зависимости от того, насколько давно в нем играешь — либо за день, либо за час. А вот перед «Старшим сыном» ночь не спал, не мог. Случается, нет мандража. Что такое? Звонишь в театр, а оказывается, спектакль отменили.
— Почему вы решили связать жизнь с театром?
— О театре никогда не думал, я по натуре технарь, но в школе благодаря учителям стал участвовать в самодеятельности. Они же и посоветовали в театральный. Я подал документы в Корабелку, и, собственно говоря, поступил, но параллельно ходил на туры в Театральную академию сразу к трем мастерам — к Тростянецкому, Пази, Барышевой. Выбрал Пази из практических соображений, потому что у него есть театр.
— Говорят, вы очень критически относитесь к себе.
— Даже если режиссер доволен и зрители, но, пока я не буду доволен сам, меня никто не убедит. Редко все три компонента совпадают, и то — в отдельных сценах. А вообще театр — вещь мистическая, вот в спектакле «Войцек» я надел шапочку — и это помогло войти в образ. А без шапочки не получилось бы (улыбается).